Бруно Понтекорво

«Спасибо, дорогой Бруно Максимович»

Практически вся моя профессиональная жизнь прошла в отделе, руководимом Бруно Максимовичем Понтекорво. Будучи студенткой МГУ, я пришла в Лабораторию ядерных проблем ОИЯИ в 1958 г. и с тех пор пребываю в стенах этой лаборатории. Не буду, или почти не буду, писать о научной стороне деятельности Бруно Максимовича. Может быть, это покажется несколько странным — ведь речь идет о крупнейшем физике нашего времени. Но есть люди, которые напишут о научном гении Бруно Понтекорво с большим основанием и более глубоким пониманием. Кроме того, научные интересы Бруно Максимовича лежали в несколько иной области, нежели та, которой занималась наша группа. Конечно, это никак не исключало многочисленных дискуссий, советов, «подталкиваний» в правильную сторону, ярких и точных замечаний. Да что говорить — при входе в кабинет, где работал за столом или стоял у доски этот красивый человек с умными и поначалу веселыми, а к концу жизни проницательно-грустными глазами, чувствовалось, что входишь в храм знаний и духовной красоты. Таково было мое ощущение при первой встрече, когда Бруно Максимович вызвал меня в кабинет для знакомства с новым и очень молодым научным кадром. С течением времени это ощущение лишь углублялось, расширялось и превращалось в понимание исключительности этого человека.

Мне посчастливилось знать Бруно Максимовича (или, во всяком случае, бывать рядом) в течение длительного времени и видеть его в разных проявлениях: научные семинары и дискуссии, общественная деятельность, семья, работа со студентами, спорт, шутки, розыгрыши — и постоянное решение сложных моральных проблем, требующее большой работы души и проявления глубинных качеств характера.

И все же я сознаю, что мне известна лишь вершина айсберга и, может быть, небольшая доля подводной глыбы. В течение столь длительного и неповерхностного знакомства Бруно Максимович не переставал удивлять проявлением новых качеств; точнее, он просто оставался верен своей цельной натуре во всех ситуациях; ни возраст, ни болезнь, ни самые сложные обстоятельства не сгибали, даже, можно сказать, не затрагивали главного стержня его личности.

Красивый, элегантный в поведении и в одежде, всегда готовый к шутке, к восприятию радости и красоты, — таким виделся Бруно Максимович в свои свободные минуты. Их было немного, этих минут, но использовал их он очень активно. Консерватория, кинофестивали, теннис, подводное плавание, горные лыжи, поездки на природу, будь то осенние опята или подводная, а иногда и почти подледная, охота на Плещеевом озере.

О разносторонности Бруно Максимовича можно говорить часами и писать повести и юморески. Приведу некоторые эпизоды или разговоры, характеризующие различные грани его многочисленных талантов и увлечений.

«Вы знаете, что я был чемпионом Калининской (ныне Тверской) области?» — «Да, конечно, знаю». Далее последовал рассказ о том, что в возрасте 16 лет Бруно был включен в юношескую команду Италии и должен был поехать на «сборы» во Францию. Но родители не пустили, считая это занятие несерьезным и полагая, что Бруно должен готовиться к поступлению в университет. Удивительным в этом рассказе было то, что в голосе Бруно Максимовича еще звучала горькая мальчишеская обида на родителей. Пришлось прямо-таки утешать его, уверяя, что ведь и в физике получилось неплохо. Да, конечно, но и чемпионом Италии по теннису тоже хотелось бы быть. Чемпионство не состоялось, но теннисистом Бруно был превосходным и украшал корты как своей игрой, так и неизменно белоснежным костюмом. Был он и страстным болельщиком. Настолько страстным, что многие годы, несмотря на предельную занятость, ездил в Таллин, чтобы там по финской телепрограмме смотреть Уимблдонский турнир. Мне не пришлось видеть Бруно Максимовича играющим в футбол, но «болел» он прямо-таки опасно, настолько темпераментной была его реакция. А когда кто-то из ученых высказал некое пренебрежение к столь неинтеллектуальному занятию, Бруно Максимович посмотрел на невежду укоризненно-уничтожительным взглядом и сказал: «Если бы у меня было две молодости, одну из них я проиграл бы в футбол».

Можно было бы прибавить молодость и на велосипед. «Я мог бы выступать в цирке», — это высказывание Бруно не было преувеличением.
Легендарными были и его фокусы с автомобилем. Водил машину он блестяще. И вот в разгар беседы Бруно снимал руки с руля и продолжал управлять коленями. Сидящему сзади этого не было видно, и пассажир начинал нервничать. А Бруно Максимович продолжал непринужденную беседу, с коварным удовольствием наблюдая, как бледнеет собеседник. Кончалось всё общим смехом.

Мне известно два случая, когда этот розыгрыш не удался. В первом случае на заднем сиденье расположилась молодая дама с ребенком. Бруно отнял руки от руля, лицо его выражало едва скрываемое предвкушение радостного спектакля. Однако дама отреагировала мгновенно: «Бруно Максимович, я знакома и с Вашим искусством вождения, и с Вашей любовью к фокусам. Но когда я в машине с ребенком, чувство юмора мне изменяет». Бруно Максимович сразу же поскучнел и послушно взялся за руль.

Второй случай был связан с таким замечательным пассажиром, как Яков Абрамович Смородинский. Как только автомобиль тронулся, завязалась оживленная беседа. Яков Абрамович увлеченно рассказывал о последних новостях науки вперемежку с новостями из книжного мира (Яков Абрамович узнавал об издании книги в любой части земного шара со скоростью, явно превышающей какие-либо естественно-научные возможности). И вот в разгар столь интеллектуальной беседы Бруно снял руки с руля — никакого впечатления. Начал жестикулировать, затем насвистывать — никакой реакции. Наконец, он развернулся к заднему сиденью, что было уже несколько опасно для «коленного» управления. И тут Яков Абрамович невозмутимо спросил: «У Вас машина с автоматическим управлением? Какой марки?» С теоретиком шутка не удалась, что, впрочем, не помешало общему веселью.

Бруно Максимович прекрасно знал и любил классическую музыку. Часто посещал консерваторию, причем «без отрыва от производства». В 4 часа уезжал, а поздно вечером или рано утром возвращался в Дубну. Мог часами насвистывать Верди.

Был большим знатоком кино и гордился тем, что одна из итальянских газет поставила его как кинокритика выше младшего брата Джилло — известного итальянского кинорежиссера.

Очень любил поэзию, Данте боготворил, часто цитировал и на итальянском, и на русском языке.

Преподнося любимому внуку Саше первые уроки нравственности, в качестве поддержки Бруно Максимович часто привлекал грузинского классика Шота Руставели: «Что отдал, то твое». Вслед за этим проводились практические занятия. Помнится, от двухлетнего мальчика потребовали, чтобы он поделился только что подаренной конфетой. Конфета была трудноделимая, и маленькие пальчики, как ни старались, не могли отломить кусочек. Но дедушка был неумолим. И наконец Саша пришел к правильному решению: откусил и с облегчением протянул маленький кусочек. Истины ради надо добавить, что игра была нечестной, так как к литературному аргументу Бруно присовокупил более традиционный и очень действенный: «Не покатаю на велосипеде». Саша вырос, и теперь уже можно с уверенностью сказать, что ранние уроки нравственности (конечно, вместе с генотипом) дали прекрасный результат.

Возвращаясь к многочисленным увлечениям Бруно Максимовича, хотелось бы еще вспомнить его подводную охоту, и не только в Крыму, но и на Дальнем Востоке. Там он читал лекции пограничникам и настолько понравился им, что получил документально оформленное звание «Почетный пограничник СССР». Этим документом Бруно Максимович очень гордился, тем более что документ этот по какой-то причине магическим образом действовал на инспекторов ГАИ.

Влияние Бруно Максимовича на научный и морально-психологический климат в нашей лаборатории трудно переоценить.

В конце 50-х и в 60-е годы лабораторные семинары и защиты диссертаций могли служить показательными образцами в своем жанре. Доброжелательность, с одной стороны, и научный профессионализм, с другой стороны, — такова была атмосфера в Лаборатории. В значительной степени мы обязаны этим Бруно Максимовичу и, конечно, неизменно демократической дирекции.

Состояние коллектива, даже очень профессионального, сильно зависит от присутствия авторитетной личности, определяющей общий настрой. Такой личностью в нашей Лаборатории был Бруно Максимович. Он являл собой пример истинного демократа. Соблюдение законов, априорное уважение к чужому мнению, умение выделить и принять к сведению то, что приведет к правильному решению, неизменная приверженность истине — эти личные качества Бруно Максимовича накладывали отпечаток на весь коллектив. В Лаборатории действовал незримый закон, требующий профессионального и нравственного поведения как в науке, так и во взаимоотношениях.

Бруно Максимович обладал исключительной научной интуицией и столь же исключительными качествами физика-экспериментатора. Его идеи всегда относились к фундаментальным явлениям, а опыты и проекты опытов — к шедеврам экспериментального мастерства. Однако это не мешало ему ценить результаты менее масштабные, лишь бы они были достоверными. Последнее требование было неукоснительным. Случалось, что во время семинара наступала тишина, говорившая о том, что аудитория либо перестала понимать докладчика, либо несколько сомневается в обоснованности результатов. И тут раздавался голос Бруно Максимовича: «Простите, я идиотто (излюбленная форма вежливости, а иногда и искренней самокритики), я не совсем понял, как Вы отделили эффект от фона?» В большинстве случаев это означало, что группе еще придется поработать со своими данными. Критику высказывали и другие участники, ни один семинар не обходился без вопросов и замечаний; все привыкли к тому, что каждая, даже хорошо проработанная тема требует научного обсуждения. Критерий истинности имел, как теперь принято говорить, высший приоритет. Эксперименты были значительно более компактными по сравнению с современными, так что они просматривались от проекта до конечного результата, во всяком случае, это было под силу столь профессиональному коллективу, как лабораторный семинар или ученый совет.

Напоминание об истинности кажется банальным, ведь в противном случае физика перестает быть наукой о природе. Однако требование истинности в науке в конечном счете не может оставаться незатронутым, если нарушаются глобальные нравственные принципы. Это философское отступление имеет прямое отношение к Бруно Максимовичу. Его влияние в Лаборатории именно потому и было столь значительным, что опиралось не только на его общепризнанный научный авторитет, но и на авторитет нравственный.

Особое место занимает отношение Бруно Максимовича к молодежи. Безусловно, что студенты и молодые физики являлись объектом его особого внимания. Помимо текущих бесед, Бруно Максимович к концу года обязательно вызывал к себе молодого специалиста. И это не было пустой формальностью. Бруно Максимович спрашивал, чем занимается молодой специалист, очень тактично выяснял, доволен ли он атмосферой в группе, есть ли возможность для продуктивной деятельности и научного роста. В то же время был и спрос: отсутствие личной активности, топтание на одном месте и, не дай Бог, ослабление интереса к науке были бы восприняты очень, очень плохо.

Долгое время Бруно Максимович заведовал кафедрой элементарных частиц филиала физфака МГУ в Дубне. К нам в группу практически каждый год приходили студенты-дипломники. Бруно Максимович постоянно интересовался их деятельностью. Особую, без преувеличения отеческую заботу проявлял Бруно Максимович в вопросе об устройстве выпускников на работу. Наверное, бывали какие-то неприятности и молодой специалист не был удовлетворен своей судьбой, но нам доподлинно известно, сколько сил и времени тратил Бруно Максимович, когда речь заходила о распределении на работу выпускников его кафедры и особенно в тех случаях, когда какие-либо привходящие обстоятельства осложняли ситуацию.

Будучи человеком мудрым и доброжелательным, Бруно Максимович не любил, когда кому-нибудь скоропалительно приклеивали ярлык «плохой». «Не делайте таких резких границ: белое и черное. Смотрите, вот уже черное посерело, а вот уже и белые пятна появились. Можно порадоваться…»
Но когда надо было сделать принципиальный выбор, Бруно Максимович четко выделял «белое» и боролся с «черным». Не раз вступал он на защиту невиновных и слабых, не жалел своих сил и, когда надо было, доходил до очень больших верхов.

Его способность почувствовать несправедливость, ложь была поразительной. Можно сказать, что Бруно Максимович обладал абсолютным нравственным слухом. Подобно талантливому дирижеру, которому одна фальшивая нота в оркестре больно режет слух и заставляет повторять репетицию, Бруно Максимович не только регистрировал любую фальшь, неэтичность, а тем более злобу или несправедливость, но и реагировал самым активным образом. Щедро растрачивал он свои душевные силы, не перекладывая эту работу на плечи других. Видимо, Бог, наградив его даром сострадательности, подарил ему и очень большой запас стойкости, так как в отношении сочувствия Бруно Максимович оставался верен себе до самых последних дней.

22 августа 1993 г. Бруно Максимовичу исполнялось 80 лет. Он был в Италии, и в Лаборатории не готовились к юбилею, отложив празднество на осень, когда все будут в сборе. И вдруг, совершенно неожиданно, Бруно Максимович возвращается в Дубну — настолько неожиданно, что только благодаря стараниям директора ОИЯИ за ним успели выслать машину. Теперь мы понимаем, что неожиданностью это было только для нас, а для Бруно Максимовича это был глубоко обдуманный поступок, его последнее решение.

Юбилей прошел в неофициальной обстановке. И это было тем более замечательно, что Бруно Максимович не любил, можно сказать, физиологически не переносил официальных торжеств по своему поводу. В преддверии одного из юбилеев он даже пригрозил, что застрелится, если будет устроено что-то официальное.

Несмотря на отпускное время, в кабинете Венедикта Петровича собралось много народа. Теплые, сердечные слова в адрес юбиляра были сказаны директором ОИЯИ Владимиром Георгиевичем Кадышевским, вице-директором Алексеем Норайровичем Сисакяном. Выступили директора всех лабораторий, и каждый нашел для Бруно Максимовича что-то особенно интересное и приятное. Практически все присутствующие так или иначе выразили свою любовь и благодарность. Бруно Максимович сидел на почетном месте с Марианной и детьми. Кажется, в первый раз его семья присутствовала на подобном торжестве в Лаборатории и, кажется, в первый раз Бруно Максимович выслушивал почти без смущения обращенные к нему слова любви и признательности.

Юбилей прошел замечательно, в прямом смысле в атмосфере любви, уважения и приличествующей доли юмора. Бруно любили, и это им было воспринято.

24 сентября 1993 г. Бруно Максимовича на стало. Говорят, что находясь в реанимации, Бруно Максимович на мгновение пришел в сознание, посмотрел на хлопотавших вокруг него врачей и сказал «спасибо». Таким было его последнее слово. И в этом — истина о Бруно.

Замечательно, что Бруно жил долго. Он успел оставить большое научное наследие, глубокий след в душах людей. Уверена, что для многих молодых людей он послужил примером высокой нравственности, оказал на них влияние, может быть даже ими незамеченное. Надо надеяться, что ниточка эта потянется дальше и будет бесконечно длинной.

Стандартная фраза «Навсегда останется в наших сердцах…» в случае Бруно Максимовича несет не только конкретную истину — да, светлый образ Бруно Понтекорво безусловно останется в памяти знавших его, — но и имеет глубокий философский смысл. Он останется в миру как носитель Добра и Прекрасного, как квант этих полей.

Глубоко благодарна судьбе, что она осуществила для меня столь малую вероятность оказаться во времени и пространстве поблизости от Бруно Понтекорво. Глубоко благодарна и за то, что Бруно жил долго, долго радовал нас, и я успела повзрослеть и глубже понять и воспринять экстраординарную натуру этого человека.

Спасибо Вам, дорогой Бруно Максимович.