Бруно Понтекорво
Библиотека ⟶ Воспоминания современников
Леонид Леонидович Неменов
Бруно Максимович, каким я его помню
Объединенный институт ядерных исследований, Дубна
Я познакомился с Бруно Максимовичем в 1958 г. Первое сильное впечатление было от его манеры вести разговор. Он не перебивал собеседника и если с чем-то не соглашался, то делал это в удивительно мягкой форме. После нескольких минут разговора ощущение разницы в возрасте исчезало и можно было обсуждать любые темы так же свободно, как со своими сверстниками. После более длительного знакомства я понял, что манера вести беседу обусловлена не только вежливостью Бруно Максимовича, но и его доброжелательным отношением к собеседнику, даже если, с общепринятой точки зрения, собеседник такого отношения не заслужил.
…В кабинет Бруно Максимовича стучится и смиренно входит студент. Хозяин кабинета приветливо здоровается, усаживает молодого человека в кресло и начинает вести переговоры о сроках пересдачи экзамена. Заглянув в записную книжку, профессор предлагает удобный для него день. Студент вежливо объясняет, что его планы будут нарушены, если экзамен состоится в это время. Бруно Максимович снова заглядывает в календарь и предлагает другую дату. Двоечник объясняет, почему и этот день его не устраивает. Третья дата также отклоняется, и только четвертый вариант встречи оказывается для студента приемлемым. Завершив переговоры, Бруно Максимович провожает визитера до дверей и жмет ему руку. Свидетель такой сцены прощания мог заключить, что из кабинета выходит молодой физик, заслуживший своими трудами особое уважение Бруно Максимовича.
Когда мне было лет 26, я сделал очень плохую теоретическую работу и доложил ее на семинаре. К счастью, в зале был Я. А. Смородинский, который весьма темпераментно дал ей правильную оценку. На следующий день я встретил на улице Бруно Максимовича. На семинаре его не было, но плачевный результат ему был известен. Попросив рассказать о дискуссии, Бруно Максимович пригласил меня к себе домой и поставил на стол бутылку вина. Откупорив бутылку и налив зеленовато-желтый напиток в бокалы, он рассказал историю его происхождения. Это было лучшее французское белое вино, которое изготовлялось на маленьком винограднике. Первым владельцем виноградника был изобретатель фотографии Ньепс, а его прямой потомок дарил каждый год несколько бутылок вина брату Бруно Максимовича. Хорошо помню, что в конце вечера мои переживания исчезли, и я ушел от Бруно Максимовича в прекрасном настроении.
В этих двух эпизодах проявилось постоянное стремление Бруно Максимовича помочь человеку даже в тех случаях, когда он этой помощи и не заслужил.
Меня всегда удивляла и восхищала та щедрость, с которой Бруно Максимович тратил время на обсуждение работ, не принадлежащих к интересующим его разделам физики. Он соглашался обсуждать работу либо сразу, либо через несколько часов, в крайнем случае на следующий день. Он с интересом слушал, всегда задавал нетривиальные вопросы и, если в работе был хотя бы крошечный результат, обязательно его многократно хвалил. Являлся ли интерес к чужой работе хотя бы частично реальным или это еще одна деликатная форма поощрения и поддержки автора? Не знаю. Помню, что такие обсуждения всегда были интересными, полезными и после них долгое время было прекрасное настроение.
Осенним вечером 1958 г. Бруно Максимович предложил отвезти в общежитие трех студентов, проходивших практику в его отделе. Пошел сильный дождь. Бруно Максимович, остановив машину, попросил меня открыть дверцу и говорить, куда надо ехать, так как дворники не работали. Сперва медленно ползущая машина исправно слушалась моих команд. Потом реакция шофера ослабла, и я вынужден был закричать об опасности, так как мы чудом не съехали в канаву. Через несколько секунд угроза неминуемой аварии заставила меня не только кричать, но и пытаться предотвратить кувырок в кювет, схватившись за руль. Машина остановилась, Бруно Максимович рассмеялся и сказал, что, несмотря на дождь и темноту, дорогу видит. Так я впервые познакомился с шутками Бруно Максимовича, которые иногда были довольно суровыми. Помню поездку из Дубны в Москву. Сзади сидел теоретик из Арзамаса. В середине пути Бруно Максимович сообщил, что автомобиль оборудован устройствами, позволяющими ехать без руля. Незаметно вращая баранку прижатым к ней коленом, Бруно Максимович поднял руки и стал комментировать работу несуществующего устройства. Пассажир на заднем сиденье рассеянно слушал оживленную речь водителя, ерзал, цепенел, обреченно поддакивал и облегченно расслабился, когда машина стала управляться руками. Устройство включалось еще два-три раза, и столько же раз замирал и расслаблялся пассажир.
Хорошо помню визит в Боткинскую больницу. В приемную вышел Бруно Максимович в превосходном настроении. Он рассказал о замечательных хирургах своего отделения, о том, как внимателен к больным весь персонал. Посетовал на низкие зарплаты в больнице, заметив, что в США эти хирурги были бы миллионерами. Потом, понизив голос, весело сообщил о том, что радикулит является лучшей болезнью в мире для симуляции и за время пребывания в больнице ему удалось выявить (для себя, разумеется) нескольких симулянтов. Тема так увлекла Бруно Максимовича, что мы прошли в палату и один мнимый больной был незаметно показан. Вернувшись в приемную, Бруно Максимович с видимым удовольствием подробно рассказал о системе признаков, по которой можно установить симуляцию радикулита. Важным элементом системы был отказ больного от операции. Так как операции были тяжелыми и опасными, то отказ мог быть обусловлен естественным страхом пациента. Эта причина при построении системы выпала из рассмотрения, так как сам Бруно Максимович, видимо, ничего не боялся и вел себя как человек, который выздоровел и через два-три дня должен выписаться из больницы. В действительности через два дня ему должны были сделать многочасовую операцию на позвоночнике, после которой его поместили в палату, где лежали еще пятеро больных…
Бруно Максимович обладал удивительной способностью в любой ситуации замечать все хорошее. В 70-е годы мы проводили в ИФВЭ сеансы по поиску радиоактивности нового типа. Масштабная и красивая идея эксперимента была предложена Бруно Максимовичем. Он приехал на сеанс и принял участие в измерениях. Обедали мы в институтской столовой. Попробовав суп, Бруно Максимович его похвалил и, съев всю тарелку, похвалил еще раз. На второе было, кажется, мясо с вкусной тушеной капустой, которая также заслужила одобрение. Мы несколько раз обедали в этой столовой, и каждый раз, если был повод, Бруно Максимович хвалил еду. Я обедал в этой столовой сотни раз со многими сотрапезниками и не помню случая, чтобы кто-нибудь из них похвалил еду, хотя время от времени повод для этого был.
Особенно сильно способность видеть хорошее проявлялась у Бруно Максимовича в оценке людей. Он охотно поддерживал разговор о сильных сторонах того или иного человека, а если собеседник начинал произносить бессмертные монологи Михаила Семеновича Собакевича, то Бруно Максимович сперва спорил, потом сердился и быстро прекращал разговор. Полагаю, что мужество и способность видеть и находить в людях и окружающем мире прежде всего хорошее играли важную роль в научных достижениях Бруно Максимовича.
Одним из важнейших качеств ученого Бруно Максимович считал критическое отношение к полученному результату. Будучи предельно требовательным к собственным работам, он обладал особым даром видеть сомнительность результатов, полученных в других экспериментах. Открытия, ошибочность которых впоследствии устанавливалась, казались Бруно Максимовичу сомнительными уже с момента публикации.
Помню, как в коридоре ЛЯП один физик, ликуя, сообщил мне о наблюдении нового легкого изотопа и о примерной дате соответствующего доклада. Семинар, однако, не состоялся. Автор открытия обсудил работу с Бруно Максимовичем, который подверг сомнению достоверность результата, основываясь на противоречии полученных данных с астрофизическими. Тщательные повторные измерения показали, что изотопа в действительности нет. Можно привести много других примеров, когда Бруно Максимович помог авторам избежать публикации неверных результатов.
Удивительная способность видеть недостоверность результата, по-моему, обусловлена не только критической направленностью мышления, глубоким и широким знанием физики, огромным научным и жизненным опытом, но и особой интуицией, которая одним людям дается, а другим нет. На критическое отношение к научным результатам, вероятно, повлиял и учитель Бруно Максимовича: Ферми говорил, что физик, который измеряет какую-нибудь величину, может ошибаться на три-четыре ошибки. Но если он наблюдает новое явление, то надо сделать все возможные контрольные опыты, чтобы исключить получение неверного результата.
К семидесятилетию Бруно Максимовича я писал текст адреса от нашей Лаборатории. Хотелось, чтобы кроме наиболее известных результатов в нем были бы упомянуты и менее значительные работы, которые, однако, сам Бруно Максимович считал интересными. Сделать это было трудно, так как он редко говорил о своих работах. Однако у меня сложилось впечатление, что Бруно Максимович «любил» методические исследования по усовершенствованию пропорциональных счетчиков, сделанные им до приезда в Советский Союз. Получить ответ на прямой вопрос было невозможно. Скорее всего это были бы несколько ироничных фраз. Поэтому я начал беседу о разделах физики, которыми Бруно Максимович не занимался, переходя временами к физике слабых взаимодействий и методике пропорциональных счетчиков, затем снова возвращаясь к другим разделам физики. Мы медленно шли по улице Жолио-Кюри. Через некоторое время Бруно Максимович остановился и, улыбнувшись, сказал: «Мне кажется, что Вы собираете материал для моего некролога».
Бруно Максимович был очень скромным человеком и из-за этого испытывал некоторые трудности, рассказывая о себе. Вот один из примеров.
— Когда я учился в школе (лицее), у нас преподавали древнегреческий язык и латынь. Древнегреческий я знал посредственно, а латынь очень хорошо. Нет, не очень хорошо, а лучше греческого. Нет. Все-таки латынь я знал хорошо, не очень хорошо, но хорошо. На экзамене нам задали перевод с греческого. А я взял и перевел с греческого не на итальянский, а на латынь. Это произвело такое впечатление на учителя, что мне поставили высший балл. А если бы я перевел на итальянский, то, конечно, оценка была бы ниже.
После окончания школы Бруно Максимович поступил в Римский университет и решил специализироваться в области ядерной физики. Вероятно, выбор специальности был обусловлен многими причинами, но мне он рассказал только об одной:
— В Римском университете была очень сильная, с многолетними традициями школа оптической спектроскопии. Однако в этой области физики имелось огромное количество работ, которые надо было изучить. А ядерная физика только начиналась, и можно было приступать к исследованиям без изучения большого количества предшествующих работ. Поэтому я, естественно, выбрал ядерную физику.
В июле 1993 г. Бруно Максимович из Рима приехал в Марсель на конференцию по физике высоких энергий вместе с итальянским студентом, который всюду его сопровождал. После обзорного доклада по физике слабых взаимодействий я подошел к Бруно Максимовичу. Слушатели разошлись, и он один сидел в центре первого ряда. Увидев меня, он как всегда приветливо улыбнулся, протянул руку, поздоровался и сказал, что не может встать, так как плохо себя чувствует. Потом тоном, в котором было глубокое разочарование, произнес: «Как скучно. Ни одного нового яркого результата». Лицо у него было печальное. Вероятно, среди сотен людей, приехавших на конференцию, он был единственным физиком, глубоко огорченным отсутствием новых крупных результатов.
Необычайный, удивительный интерес к физике Бруно Максимович сохранил до последних дней своей жизни. В сентябре 1993 г. я позвонил ему и напомнил о конференции в Москве. Бруно Максимович чувствовал себя очень плохо, и ему было трудно говорить. Тем не менее он попросил прочитать по телефону названия докладов. Переспрашивая тему доклада, он извинялся и говорил о своем состоянии жестокие и несправедливые слова, вызывавшие боль и неловкость. Ознакомившись с названиями докладов, Бруно Максимович сказал, что некоторые из них его интересуют и, если ему станет лучше, он обязательно приедет на конференцию. Это был наш последний разговор.
Бруно Максимович, каким я его помню
Объединенный институт ядерных исследований, Дубна
Я познакомился с Бруно Максимовичем в 1958 г. Первое сильное впечатление было от его манеры вести разговор. Он не перебивал собеседника и если с чем-то не соглашался, то делал это в удивительно мягкой форме. После нескольких минут разговора ощущение разницы в возрасте исчезало и можно было обсуждать любые темы так же свободно, как со своими сверстниками. После более длительного знакомства я понял, что манера вести беседу обусловлена не только вежливостью Бруно Максимовича, но и его доброжелательным отношением к собеседнику, даже если, с общепринятой точки зрения, собеседник такого отношения не заслужил.
…В кабинет Бруно Максимовича стучится и смиренно входит студент. Хозяин кабинета приветливо здоровается, усаживает молодого человека в кресло и начинает вести переговоры о сроках пересдачи экзамена. Заглянув в записную книжку, профессор предлагает удобный для него день. Студент вежливо объясняет, что его планы будут нарушены, если экзамен состоится в это время. Бруно Максимович снова заглядывает в календарь и предлагает другую дату. Двоечник объясняет, почему и этот день его не устраивает. Третья дата также отклоняется, и только четвертый вариант встречи оказывается для студента приемлемым. Завершив переговоры, Бруно Максимович провожает визитера до дверей и жмет ему руку. Свидетель такой сцены прощания мог заключить, что из кабинета выходит молодой физик, заслуживший своими трудами особое уважение Бруно Максимовича.
Когда мне было лет 26, я сделал очень плохую теоретическую работу и доложил ее на семинаре. К счастью, в зале был Я. А. Смородинский, который весьма темпераментно дал ей правильную оценку. На следующий день я встретил на улице Бруно Максимовича. На семинаре его не было, но плачевный результат ему был известен. Попросив рассказать о дискуссии, Бруно Максимович пригласил меня к себе домой и поставил на стол бутылку вина. Откупорив бутылку и налив зеленовато-желтый напиток в бокалы, он рассказал историю его происхождения. Это было лучшее французское белое вино, которое изготовлялось на маленьком винограднике. Первым владельцем виноградника был изобретатель фотографии Ньепс, а его прямой потомок дарил каждый год несколько бутылок вина брату Бруно Максимовича. Хорошо помню, что в конце вечера мои переживания исчезли, и я ушел от Бруно Максимовича в прекрасном настроении.
В этих двух эпизодах проявилось постоянное стремление Бруно Максимовича помочь человеку даже в тех случаях, когда он этой помощи и не заслужил.
Меня всегда удивляла и восхищала та щедрость, с которой Бруно Максимович тратил время на обсуждение работ, не принадлежащих к интересующим его разделам физики. Он соглашался обсуждать работу либо сразу, либо через несколько часов, в крайнем случае на следующий день. Он с интересом слушал, всегда задавал нетривиальные вопросы и, если в работе был хотя бы крошечный результат, обязательно его многократно хвалил. Являлся ли интерес к чужой работе хотя бы частично реальным или это еще одна деликатная форма поощрения и поддержки автора? Не знаю. Помню, что такие обсуждения всегда были интересными, полезными и после них долгое время было прекрасное настроение.
Осенним вечером 1958 г. Бруно Максимович предложил отвезти в общежитие трех студентов, проходивших практику в его отделе. Пошел сильный дождь. Бруно Максимович, остановив машину, попросил меня открыть дверцу и говорить, куда надо ехать, так как дворники не работали. Сперва медленно ползущая машина исправно слушалась моих команд. Потом реакция шофера ослабла, и я вынужден был закричать об опасности, так как мы чудом не съехали в канаву. Через несколько секунд угроза неминуемой аварии заставила меня не только кричать, но и пытаться предотвратить кувырок в кювет, схватившись за руль. Машина остановилась, Бруно Максимович рассмеялся и сказал, что, несмотря на дождь и темноту, дорогу видит. Так я впервые познакомился с шутками Бруно Максимовича, которые иногда были довольно суровыми. Помню поездку из Дубны в Москву. Сзади сидел теоретик из Арзамаса. В середине пути Бруно Максимович сообщил, что автомобиль оборудован устройствами, позволяющими ехать без руля. Незаметно вращая баранку прижатым к ней коленом, Бруно Максимович поднял руки и стал комментировать работу несуществующего устройства. Пассажир на заднем сиденье рассеянно слушал оживленную речь водителя, ерзал, цепенел, обреченно поддакивал и облегченно расслабился, когда машина стала управляться руками. Устройство включалось еще два-три раза, и столько же раз замирал и расслаблялся пассажир.
Хорошо помню визит в Боткинскую больницу. В приемную вышел Бруно Максимович в превосходном настроении. Он рассказал о замечательных хирургах своего отделения, о том, как внимателен к больным весь персонал. Посетовал на низкие зарплаты в больнице, заметив, что в США эти хирурги были бы миллионерами. Потом, понизив голос, весело сообщил о том, что радикулит является лучшей болезнью в мире для симуляции и за время пребывания в больнице ему удалось выявить (для себя, разумеется) нескольких симулянтов. Тема так увлекла Бруно Максимовича, что мы прошли в палату и один мнимый больной был незаметно показан. Вернувшись в приемную, Бруно Максимович с видимым удовольствием подробно рассказал о системе признаков, по которой можно установить симуляцию радикулита. Важным элементом системы был отказ больного от операции. Так как операции были тяжелыми и опасными, то отказ мог быть обусловлен естественным страхом пациента. Эта причина при построении системы выпала из рассмотрения, так как сам Бруно Максимович, видимо, ничего не боялся и вел себя как человек, который выздоровел и через два-три дня должен выписаться из больницы. В действительности через два дня ему должны были сделать многочасовую операцию на позвоночнике, после которой его поместили в палату, где лежали еще пятеро больных…
Бруно Максимович обладал удивительной способностью в любой ситуации замечать все хорошее. В 70-е годы мы проводили в ИФВЭ сеансы по поиску радиоактивности нового типа. Масштабная и красивая идея эксперимента была предложена Бруно Максимовичем. Он приехал на сеанс и принял участие в измерениях. Обедали мы в институтской столовой. Попробовав суп, Бруно Максимович его похвалил и, съев всю тарелку, похвалил еще раз. На второе было, кажется, мясо с вкусной тушеной капустой, которая также заслужила одобрение. Мы несколько раз обедали в этой столовой, и каждый раз, если был повод, Бруно Максимович хвалил еду. Я обедал в этой столовой сотни раз со многими сотрапезниками и не помню случая, чтобы кто-нибудь из них похвалил еду, хотя время от времени повод для этого был.
Особенно сильно способность видеть хорошее проявлялась у Бруно Максимовича в оценке людей. Он охотно поддерживал разговор о сильных сторонах того или иного человека, а если собеседник начинал произносить бессмертные монологи Михаила Семеновича Собакевича, то Бруно Максимович сперва спорил, потом сердился и быстро прекращал разговор. Полагаю, что мужество и способность видеть и находить в людях и окружающем мире прежде всего хорошее играли важную роль в научных достижениях Бруно Максимовича.
Одним из важнейших качеств ученого Бруно Максимович считал критическое отношение к полученному результату. Будучи предельно требовательным к собственным работам, он обладал особым даром видеть сомнительность результатов, полученных в других экспериментах. Открытия, ошибочность которых впоследствии устанавливалась, казались Бруно Максимовичу сомнительными уже с момента публикации.
Помню, как в коридоре ЛЯП один физик, ликуя, сообщил мне о наблюдении нового легкого изотопа и о примерной дате соответствующего доклада. Семинар, однако, не состоялся. Автор открытия обсудил работу с Бруно Максимовичем, который подверг сомнению достоверность результата, основываясь на противоречии полученных данных с астрофизическими. Тщательные повторные измерения показали, что изотопа в действительности нет. Можно привести много других примеров, когда Бруно Максимович помог авторам избежать публикации неверных результатов.
Удивительная способность видеть недостоверность результата, по-моему, обусловлена не только критической направленностью мышления, глубоким и широким знанием физики, огромным научным и жизненным опытом, но и особой интуицией, которая одним людям дается, а другим нет. На критическое отношение к научным результатам, вероятно, повлиял и учитель Бруно Максимовича: Ферми говорил, что физик, который измеряет какую-нибудь величину, может ошибаться на три-четыре ошибки. Но если он наблюдает новое явление, то надо сделать все возможные контрольные опыты, чтобы исключить получение неверного результата.
К семидесятилетию Бруно Максимовича я писал текст адреса от нашей Лаборатории. Хотелось, чтобы кроме наиболее известных результатов в нем были бы упомянуты и менее значительные работы, которые, однако, сам Бруно Максимович считал интересными. Сделать это было трудно, так как он редко говорил о своих работах. Однако у меня сложилось впечатление, что Бруно Максимович «любил» методические исследования по усовершенствованию пропорциональных счетчиков, сделанные им до приезда в Советский Союз. Получить ответ на прямой вопрос было невозможно. Скорее всего это были бы несколько ироничных фраз. Поэтому я начал беседу о разделах физики, которыми Бруно Максимович не занимался, переходя временами к физике слабых взаимодействий и методике пропорциональных счетчиков, затем снова возвращаясь к другим разделам физики. Мы медленно шли по улице Жолио-Кюри. Через некоторое время Бруно Максимович остановился и, улыбнувшись, сказал: «Мне кажется, что Вы собираете материал для моего некролога».
Бруно Максимович был очень скромным человеком и из-за этого испытывал некоторые трудности, рассказывая о себе. Вот один из примеров.
— Когда я учился в школе (лицее), у нас преподавали древнегреческий язык и латынь. Древнегреческий я знал посредственно, а латынь очень хорошо. Нет, не очень хорошо, а лучше греческого. Нет. Все-таки латынь я знал хорошо, не очень хорошо, но хорошо. На экзамене нам задали перевод с греческого. А я взял и перевел с греческого не на итальянский, а на латынь. Это произвело такое впечатление на учителя, что мне поставили высший балл. А если бы я перевел на итальянский, то, конечно, оценка была бы ниже.
После окончания школы Бруно Максимович поступил в Римский университет и решил специализироваться в области ядерной физики. Вероятно, выбор специальности был обусловлен многими причинами, но мне он рассказал только об одной:
— В Римском университете была очень сильная, с многолетними традициями школа оптической спектроскопии. Однако в этой области физики имелось огромное количество работ, которые надо было изучить. А ядерная физика только начиналась, и можно было приступать к исследованиям без изучения большого количества предшествующих работ. Поэтому я, естественно, выбрал ядерную физику.
В июле 1993 г. Бруно Максимович из Рима приехал в Марсель на конференцию по физике высоких энергий вместе с итальянским студентом, который всюду его сопровождал. После обзорного доклада по физике слабых взаимодействий я подошел к Бруно Максимовичу. Слушатели разошлись, и он один сидел в центре первого ряда. Увидев меня, он как всегда приветливо улыбнулся, протянул руку, поздоровался и сказал, что не может встать, так как плохо себя чувствует. Потом тоном, в котором было глубокое разочарование, произнес: «Как скучно. Ни одного нового яркого результата». Лицо у него было печальное. Вероятно, среди сотен людей, приехавших на конференцию, он был единственным физиком, глубоко огорченным отсутствием новых крупных результатов.
Необычайный, удивительный интерес к физике Бруно Максимович сохранил до последних дней своей жизни. В сентябре 1993 г. я позвонил ему и напомнил о конференции в Москве. Бруно Максимович чувствовал себя очень плохо, и ему было трудно говорить. Тем не менее он попросил прочитать по телефону названия докладов. Переспрашивая тему доклада, он извинялся и говорил о своем состоянии жестокие и несправедливые слова, вызывавшие боль и неловкость. Ознакомившись с названиями докладов, Бруно Максимович сказал, что некоторые из них его интересуют и, если ему станет лучше, он обязательно приедет на конференцию. Это был наш последний разговор.
